Проснулись через четыре часа, как привыкли за время полета. Оба были уже ослабевшими. Оставили на земле фотоаппарат, пошли и через час пришли к нему. Снова оставили и пришли через полчаса. Потом через пятнадцать минут — просто он исчезал сзади и появлялся впереди. Тогда подняли его, чтоб не мучить себя этой неразрешимостью. Было впечатление, что кто-то из них вывернулся наоборот. Во всяком случае, когда стояли друг против друга, получалось, что левая против левой. Но было непонятно, кто именно вывернулся. Брели, поддерживая друг друга. Только одинаковое белесое и синее было кругом. А танкетка и “Лютеция” совсем исчезли...

     Грянул новый выстрел, Йен Абрахамс даже не услышал его.

     Северное зимнее небо стояло над физиком, и он видел — не там, в черноте среди звезд, а просто так в сознании — какую-то странную сферу. Стеклянная прозрачная масса, вся пронизанная десятками, сотнями тоннелей с прозрачными стенками. В дальнем краю ее две точки медленно двигались, а рядом, за стенкой, была третья, неподвижная, побольше. Они все были в этой прозрачности, в этой массе, как соринки в янтаре. Не понимая, отчего это так, Йен чувствовал, что самое важное для него сейчас не его собственная судьба, в вот это — доберутся ли две маленькие точки до третьей.

     Абрахамс следил за точками. Вот они хорошо свернули, вот им нужно сделать еще поворот... Вдруг стало тепло, мороз как бы потерял власть над ним. Физик ощущал, что никак не может повлиять на движение точек. Ему лишь хотелось, чтоб те две нашли третью.

     Точки остановились, опять двинулись.

     И в этот момент снега и небо вспыхнули, раскололись, виденье исчезло. Звук выстрела, оглушающе громкий, дошел до него, физику показалось, будто он летит вверх. Он уже не чувствовал своего тела, но поднимался стремительно, увидел на миг необъятную панораму расширяющейся вселенной, разбегающиеся галактики, светила, планеты вокруг нее, ниточки межзвездных трасс, по которым неслись корабли.

     И понял, что это его последняя в жизни мысль.

     -Заира Алиевна ждет вас.

     Секретарь матери, очень модная, в бразильской шерстяной кофточке, повела его к лифту, он едва успевал кивать знакомым. На шестом этаже было спокойнее. Мать в своем кабинете поднялась из-за стола, маленькая, но величественная. Значительно взглянула на него, взяла под руку.

     — Выйдем в холл.

     Они вошли в оранжерею, стали возле огромного, во всю стену, окна. Александр Воинов подумал, что нужно сказать матери о своих планах.

     — Мама. Тут есть одна девушка. Я хотел бы, чтоб вы позна...

     Заира Дзахова, подняв руку, прервала его:

     — Подожди. — Ей не хотелось мельчить ситуацию разговором о каких-то девушках. Не так уж часто такое бывает, когда выдающийся ученый современности Заира Дзахова беседует со своим сыном — тоже выдающимся современным ученым, — Подожди. Ты знаешь, зачем здесь, внизу, собрались люди?

     Он вдруг сообразил. О господи, проект “Ясновидение”! Тот, в котором он сам принимал участие. Так, значит, это сделано.

     — Знаю. Насколько я понял...

     — Да, ты правильно понял. Но я должна сказать тебе несколько слов. Ты будешь в первом десятке тех, кто войдет в камеру облучения. Ты должен знать, что еще...

     Он с тоской подумал, что ему предстоит выслушать лекцию, где будут и кумская сивилла, и островитяне Торресова пролива, и “свертки времени”, и Эйнштейн, и всякое-всякое.

     — ...еще халдейская сивилла Сабба...

     — Заира Алиевна! — кудрявая секретарь возникла рядом.

     — Минутку! — мать энергично отмахнулась смуглой рукой.

     — Заира Алиевна, вас к телефону. Париж. Это относительно февральского конгресса.

     — А... Подожди меня здесь, Александр. Я сейчас.

     Она вернулась через четверть часа.

     — Так вот, еще вавилонские мудрецы...

     — Заира Алиевна! — Секретарь опять была рядом.

     — Да?

     — Пришли из финского женского журнала. Насчет того интервью.

     — А... Подожди меня две минуты. Он подождал двадцать, затем вместо матери вышла секретарь.

     — Александр Викторович, пройдите, пожалуйста, на облучение. Заира Алиевна вас потом встретит.

     Он отправился в камеру и через полчаса вышел побледневший. Десятки образов толпились в сознании, но, оттесняя другие, упрямо выплывало злобное мужское лицо с маленькими глазками и рядом девичье.

     Дзахова поднялась навстречу ему из кресла.

     — Так вот, я хотела тебе сказать, мальчик мой, что давняя мечта человечества...

     Он посмотрел на нее безумно.

     — Мама? У тебя машина здесь?

     — Здесь... Но мальчик мой...

     — Дай мне сейчас же ключ. Это страшно важно. Извини. Не позже чем через сорок минут мне нужно быть в гостинице “Украина”. Вопрос жизни и смерти для меня.

     Она машинально вынула из кармана ключ, затем посмотрела ему вслед разочарованно. Поговорили. Вот так оно и получается всю жизнь: либо у нее нет времени, либо теперь у него. Ом его, собственно, и видела-то очень мало за эти двадцать пять лет. С досадой подумалось: “А был ли мальчик?”

     Александр выскочил из гостиничного лифта, как выстрелил себя. Схватил на столе у дежурной телефонную трубку:

     — Мистер Брейген?.. Это Александр Воинов. Выйдите ко мне. Понимаю, что вы заняты, но я должен поговорить с вами сию минуту... Да-да, я здесь, на этаже...

     Встревоженно бегающие глазки Брейгена как-то не вязались с могучей уверенной роскошью гостиничной обстановки. Как если б он попал сюда незаконно. Александр успел подумать, пока тот приближался, что и в самом деле взлет этого человека был случаен. Сидел себе где-то в Претории маленький жучок, шансер на азартных играх, и вдруг судьба сделала фигурой в сфере международного шпионажа.

     — Добрый вечер, мистер Воинов. Может быть, мы пройдем ко мне в номер?

     — Не надо. — Ужасно не хотелось идти в номер к этому. К счастью, в “Украине”, построенной с размахом, всяких холлов было великое множество. — Идемте!

     Они поднялись по лестнице и оказались в просторном помещении, облицованном мрамором и яшмой, которое раньше неизвестно для чего предназначалось, а теперь было приспособлено дежурными для своих нужд.

     Александр уже чувствовал, что сделает все быстро.

     — Итак, слушайте, Брейген. Я знаю, чем вы занимались всего минуту назад и во что вы старались вовлечь мисс Фрону Мэссон. И про зажигалку тоже знаю. (Брови у Брейгена поднялись, челюсть отвисла, он набрал воздухе.) Молчите! И многое другое мне тоже известно. Короче говоря, вы сделаете тек: сегодня же попросите, чтоб вам срочно оформили документы на выезд, и завтра уберетесь из нашей страны. Это, во-первых. И начиная с этого мгновенья, во-вторых, никогда не будете пытаться увидеть Фрону. (Брейген опять набрал воздуха.) Молчите, ни слова!.. Дело в том, что у меня тоже дар. Пожалуй, посильнее вашего. Чтобы вы в этом убедились, проделаем сейчас такой опыт. Вы начнете мне возражать, а я буду говорить те же самые слова. Одновременно. То есть докажу, что вижу будущее и знаю заранее, что вы собираетесь произнести и сделать. А поскольку я спортсмен и у меня реакция лучше, мы будем говорить в унисон. Начинайте. Брейген выпрямился негодующе.

     — Послушайте, я...

     Но это прозвучало, как дуэт. Потому что Александр сказал то же самое.

     Брейген выпустил воздух, растерянно заглянул в глаза Воинову.

     — Послушайте, если вы думаете... И снова это был хор. Два голоса слились в один.

     — Но подождите... Унисон.

     — Но одну минуту. Я...

     Тоже хор.

     На лице у Брейгена было отчаяние. Он машинально поправил галстук.

     И Александр проделал то же самое. Одновременно, без сотой доли опоздания. Как если бы он был отраженьем.

     — Одну минуту, я хочу вам сказать...

     Голоса обоих начали и кончили в полном согласии. И снова тишина.

     — Тогда я пойду и...

     Оба сказали это сразу, оба пошагали к двери, оба попытались взяться за ручку и помешали друг другу.

     Брейген закусил губу.

     — Ладно!

     Вдруг шагнул вперед и, подняв руки, попытался схватить Александра за горло. Но поскольку тот сделал совершенно то же самое, их руки просто столкнулись в воздухе.

     Сиротливая стиральная доска была единственным свидетелем поединка.

     Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, затем Брейген отступил.

     — Послушайте, я все понял. Я согласен. - Опять это прозвучало в унисон.

     — Ну, что же вы еще хотите? - Александр усмехнулся и отпустил, наконец, врага.

     — Хорошо. Раз поняли, все в порядке. Значит, завтра вас уже не будет Москве.

     Брейген, вытирая платком лицо, вздохнул:

     — Согласен.

     — А теперь ступайте к себе в номер, позвоните мисс Фроне и попросите ее выйти в холл. Скажите, что...

     Он не успел договорить, как оба услышали шорох и обернулись. Высокая бледная девушка стояла в дверях.

     Фелисьен и Альберт все-таки нашли танкетку. До этого они уже собрались погибать. Брели шесть часов подряд, легли, отдохнули. Поднялись потом. Карне сказал так, без надежды:

     — Пойдем назад. Впереди на этом курсе ничего нет.

     И, повернувшись, увидели на горизонте пятнышко.

     Вездеход так и был, как они то оставили. Пили воду, глядя друг на друга блестящими, сразу помолодевшими глазами. Ели. Даже беспощадная ровность кругом не казалась такой унылой.

     Включили мотор, поехали назад, к “Лютеции”. И опять началось жуткое. Проехали обратным курсом километров двести пятьдесят, а ракета как сквозь землю провалилась.

     Остановили танкетку, Карне сказал:

     — Да... До сих пор мы считали, что, выбираясь в космос, люди встретятся там с необычным в категориях обычного времени и пространства. Но оказывается, мы имеем дело с необычными феноменами самого пространства. Короче говоря, давай попробуем лимон.

     — Лимон? Зачем?

     — Ну, так... Понимаешь, в этой пустыне ничего не меняется. Солнце неподвижно. Вот эту поверхность ничем не потревожить. Такое впечатление, будто тут нет времени. Но если хоть кусочек этого бетона оторвать или переместить, может быть, что-нибудь произойдет.

     “Лимон” был атомной миной. Их вооружили несколькими на всякий случай.

     — Положим прямо на землю и взорвем,

     Они поставили завод тяжелой желтой мины на десять минут. Девять ехали; на десятой соскочили и укрылись за танкеткой.

     — Ну, давай, милая, — сказал Альберт.

     Секунды текли. Осталось пять, четыре, три, две...

     А потом они не сразу поняли, что произошло. Раздался рев, пустыня и синее небо вдруг раздернулись, открывая что-то зеленое.

     Двое почувствовали, что проваливаются. Упали, поднялись на ноги, огляделись.

     Солнце откатилось к горизонту, стало большим, просвечивающим сквозь облака. Вездеход, накренившись, стоял над космонавтами на огромном камне. Кругом был лес, похожий на земной, но только ранний, с хвощами, сигилляриями, папоротниками. Квакали какие-то существа,

     А километрах в двух высилась над зеленью громада “Лютеции”.

     Они подошли, перелезая через поваленные стволы, поднялись по лестнице. Было удивительно, что Ришпен не встречает их.

     Астрофизик сидел в радиорубке. Помахал рукой.

     — Видел вас сейчас, ребята. Как вы идете... Связь восстановилась. Но вот какая штука. Для Земли не было этих двух суток... Для них связь не прерывалась. Выходит, мы были как-то втиснуты в мгновенье.

     Карне смотрел на Ришпена. Тот перехватил его взгляд.

     — Я уже видел. У меня седая прядь. Черт знает что я пережил, пока вас не было. Договаривались же на три часа.

     Альберт, отдуваясь, сказал:

     — А ведь у нас топлива не хватит, чтоб взлететь. Истратились. Будем ждать теперь советской экспедиции.

     Снаружи начинало смеркаться. Надвигался вечер на Венере.

К предисловию    К главе  1 2 3 4 5 6 7 8