Он отчаянно переутомился тогда в Париже — пока выручал из беды “Лютецию”. После этого Йен проспал почти трое суток, А когда проснулся — оказалось: не то что предвидеть, но даже просто думать он может с трудом. Процесс мышления, казалось, причинял физическую боль. Видно, сказывалось нечеловеческое напряжение изнурительных часов, когда судьбе французского космического корабля была в его руках.

     Понемного физику становилось легче — он возвращался к норме. Стал даже производить кое-какие расчеты, говорил, что соскучился по настоящей работе. Было решено, что Йен отправится на дальневосточную станцию слежения за полетом “Лютеции”. Русские очень звали к себе Йена Абрахамса; молодой физик Воинов писал, что будет счастлив с ним встретиться, сотрудничать.

     Правда, Йен побаивался за товарищей, хотел взять их с собой. Но Дик, газетчик до мозга костей, уже завязал сношения с левой парижской прессой и бойко строчил по-французски статьи, не стесняясь своих ошибок, с ходу превращая любой правильный глагол в неправильный. А Виллиам... О, с негром все обстояло сложнее. Он чувствовал себя вдали от родины беэдеятельным, бесполезным, мечтал о возвращении, о продолжении борьбы и согласен был выехать из Парижа только в одном направлении: на юг, к Средиземному морю и дальше, к берегам Африки.

     ...В удобном глубоком кресле сидела женщина лет пятидесяти, худощавая, с горбоносым профилем, темными глазами и сединой в коротко стриженных иссиня-черных волосах. Она превосходно говорила по-английски.

     — У вас такое произношение, — сказал Йен Абрахамс, — точно вы родились и росли в туманном Лондоне.

     Она усмехнулась.

     — Я осетинка... и родилась высоко-высоко в горах, куда даже орлы залетают с трудом.

     — Значит, ваше красивое странное имя...

     — Да, Заира — это осетинское имя. — И она продолжала рассказывать о своих научных изысканиях, которыми занималась здесь, в сибирском Городке Науки, в своем пахучем и певучем деревянном доме, куда Йен был приглашен на чашку кофе. — ...Что, собственно, нас натолкнуло на эту мысль? Мифы, предания. Почти у каждого народа можно найти героя, который умел предвидеть, предсказывать будущее,

     — Например, Кассандра? — спросил Йен.

     — Да, и она. Кстати, вы задумывались когда-нибудь над этой трагедией? Боги наказали ее, и никто не верил ее предсказаниям. Удел многих, опередивших свое время... Но я хотела сказать не о ней, И не о Дельфийском оракуле. Накануне персидского вторжения пифия предрекла афинянам, что их спасение в деревянных стенах. Иначе говоря, что они должны покинуть город и сесть на корабли... Кто поймет — действительно ли это попытка заглянуть в будущее или просто разумный тактический совет? Но вот сивиллы... Вы много знаете о сивиллах?

     — Очень мало, — сознался Йен, припоминая. — Кажется, их рисовал Микеланджело на потолке Сикстинской...

     — Сивиллы! Что-то неясное, древнее, овеянное тайной. — Заира понизила голос, глаза ее азартно заблестели.— Величавые женщины-пророчицы, принадлежащие разным временам и народам. Их признавала даже христианская церковь, хотя жили они задолго до христианской эры. Платон знал одну сивиллу, Аристотель — несколько, римляне — десять. Эти прорицательницы ведали будущее и темное прошлое, оставшееся скрытым от людей, безошибочно предсказывали исходы войн, открывали преступления и карали убийц; их короткие, часто стихотворные предсказания сотрясали троны, меняли границы царств. Откуда могла взяться эта могучая порода? И почему именно женщины? Ответа нет. На обломке древней глиняной чаши начертано:

     “Халдейская сивилла Сабба предсказала: когда Раб поставит стопу на Вторую от Солнца, имя которой Фосфор, то он перестанет быть...” На этом текст обрывается.

     — Вторую от Солнца? — Йен удивленно поднял брови. — Но позвольте, для землянина любой эпохи это...

     — Да, вы правы, Венера. Древние наименования Венеры: Фосфор, Люцифер, Геспер, или Веспер. Это пророчество особенно интересно сейчас, когда корабли приближаются...

     Ироническая улыбка тронула узкие губы Йена, приподняла уголки его большого подвижного рта.

     — Вот как! Вавилонские мудрецы, оказывается, предсказали, вычислили, рассчитали космонавтику, — сказал он легким тоном, переводя разговор в шутливый план.

     Однако шутка Йена как-то не прозвучала. Во всяком случае, миссис Заира не приняла ее.

     — Вы улыбаетесь? — Она покачала головой. — Ну, хорошо. Не стану вам говорить о Великом Кройаме островитян Торресова пролива. О вещем богатыре Вольге, О древних кельтах и их друидах. Расскажу только одно. У повелителя ацтеков Монтесумы были оракулы, которые за несколько месяцев до прихода испанцев предсказали их появление. Описали корабли с парусами, белокожих бородатых воинов, закованных в металл, странных четвероногих животных—лошадей, дымящиеся палки, сеющие смерть. Больше того, они дали хотя и довольно общее, наивное, но правдивое описание испанского государства XVI века и даже назвали несколько имен, в том числе королевы Изабеллы и Эрнандо Кортеса... Что вы на это скажете?

     Йен ничего не ответил, только слегка пожал плечами. Но слушал он внимательно, даже напряженно. Недопитая чашка с кофе дымилась перед ним на низком столике, медленно остывая.

     — Все эти сведения есть в недавно найденном Юкатанском кодексе ацтеков. Но там есть и такое, на что обычно обращают мало внимания... В отрывке шестом сказано, что оракулами, прорицателями чаще всего становились те, кто жил или подолгу бывал на горных вершинах, спал под открытым небом, ходил с непокрытой головой. Способность пророчествовать так и называлась — “Дар с неба”. Но в одном месте мы читаем странное видоизменение — “Удар с неба”. Что это, описка, ошибка? — она строго задавала Йену вопросы, точно ожидала, что он сейчас объяснит все неясное.— Там же говорится, что жрецы ацтеков, которые переняли от покоренных народов обширные познания о небесных светилах и солнечном календаре, пытались искусственно вызывать или, во всяком случае, регулировать эту способность, что они якобы знали годы, месяцы, дни, когда можно было получить “Дар с неба”. Жрецы отбирали смышленых подростков из знатных семей и отправляли будущих пророков высоко в горы, в потайные места. Глухо изложена следующая история... Но вы же не пьете кофе, — спохватилась хозяйка, Йен наскоро отхлебнул из чашки.

     — Простите. Кофе отличный! Так какая же, собственно, история?

     — Дело было так. Какие-то “плохие люди” (иногда в тексте они назывались “оборванными людьми”, “оборванцами”) поднялись на горный хребет, куда подниматься было строжайше запрещено. Они хотели похитить у жрецов тайну предвидения, пытались получить (или, быть может, получили) “Удар с неба”, Это была борьба за будущее, за овладение будущим — воровство будущего, — невиданный, неслыханный фольклорный сюжет, с которым до находки кодекса никому из исследователей не приходилось сталкиваться.

     — А чем все кончилось?

     Заира ответила не сразу.

     — Конец был обычный: дерзких захватили и принесли в жертву богине земли и смерти Коатликуе, увенчанной венком из черепов. С них содрали кожу, а сердца, вырезанные каменными ножами, еще трепещущие, бросили на съедение священным собакам.

     Наступило молчание. Йен больше не улыбался.

     — Скажите, а я мог бы... ознакомиться с этим манускриптом?

     — О, конечно. У нас есть фотокопия. Напоследок она добавила, что Йену, физику и математику, наверное, покажется любопытной одна подробность. Жрецы ацтеков, которые очень увлекались вычислениями, нашли некую цифровую закономерность. Дело в том, что среди получавших ежегодно “Удар с неба” были и девушки и юноши. И соотношение между ними было всегда одинаковым: один к четырем. Иногда на четырех девушек — один юноша, на восемь — два, ну, и так далее. А иногда наоборот.

     — Но всегда только это соотношение. Как вы считаете, мистер Йен, чем это можно объяснить?

     ...Он научился отключаться.

     Да, научился включать и выключать свое предвидение, как люстру в комнате, как зажигание в автомобиле.

     Интересно, как другие? Тоже овладели этим приемом? Возможно, у них не было такой острой необходимости в этом. Если бы Йен не научился “отключать мир”, сосредоточивая все умственные усилия на одном определенном деле, одном четком задании, то он, вероятно, не мог бы справляться со своей напряженной работой на станции слежения. Его мучили головные боли, часто наступало состояние странной расслабленности, апатии. А капитан Фелисьен Карне свято верил в необыкновенные возможности Йена Абрахамса и свои сообщения начинал так: “Всем и Йену. Йену и всем...” И ставил перед Йеном задачи адской трудности, которые надо было решать всегда необыкновенно срочно и предельно точно.

     Была еще одна причина, по которой Йен выключал предвидение — даже в те часы, когда он не был занят “Лютецией” и бродил, опустив уши меховой шапки, по заснеженным полям. Он ощущал настойчивую потребность разобраться, что же, собственно, произошло с ним и еще четырьмя “настигнутыми”, что представляет из себя этот самый дар предвидения. Короткие записи тесно ложились на страницы блокнота в переплете из кожи крокодила.

     “...Ты подумал: “Стакан падает на пол, он сейчас разобьется”. Это простейший вид предсказания, доступный ребенку. Кто-то сказал (кажется, Эйнштейн), что мозг человека — такое устройство, которое создано, чтобы делать полные выводы на основании явно недостаточных посылок. Посылок у каждого из пятерых “настигнутых” стало гораздо больше, но все равно информация не стала исчерпывающей, всеобъемлющей — значит, процесс остался в принципе тот же.

     Итак, не таинственное, мистическое наитие, не озарение свыше. Нет, расширение старых возможностей, знакомых человечеству издавна. И не прозрение истины в окончательном, непреложном виде... Совершенно ясно: предвидение пятерых вариабельно. Создается приближенный вариант, который, в свою очередь... Идет нормальная работа человеческого мозга: перебор вариантов, только чрезвычайно интенсивно, усиленно.

     Предположим. Ну, а дальше?.. Когда он пытался что-то конкретизировать, нащупать закономерности, то все расползалось. Предвидение было мерцающим, действовало неравномерно, то вспыхивало, ярко разгоралось, то полностью затухало. Великолепные достижения — и рядом элементарные ошибки, как было тогда, на шоссе, когда они не угадали ловушки с грузовиком, не могли предвидеть, доберутся ли до аэродрома, самолета, а там и до Парижа.

     Он “выключал мир”. И все равно вторгались, мешали думать лица, разрозненные кадры. Африка. Франция, Дик, берущий билет у окошка кассы (собрался посмотреть окрестности Парижа?). Студенты, сдающие экзамены уже не ему, Йену, а бородатому Джеймсу, перевирающие интеграл Стильтьеса...

     Он прогонял эти видения. Особенно настойчиво возвращалось одно лицо — молодой девушки, очень красивой, пожалуй, трагически красивой, с каштановыми, мягко падающими на плечи волосами и золотисто-карими огромными глазами. Глаза просили, умоляли, кричали о беде, звали на помощь. Он был уверен, что никогда в жизни не разговаривал с ней, не слышал звука ее голоса. И в то же время он смутно ощущал...

     Йен, Йен, что делается с твоей головой?!

     Загадка Заиры...

     Это очень серьезно. Может быть, серьезнее всего остального. Заира ускользала от него, от его дара предвидения, он не мог увидеть ни клочка ее будущего, ни разу не сумел прочитать ее мыслей. Как будто бы натолкнулся на непроницаемый экран, какой-то заслон, забрало. Женщина в шлеме с опущенным забралом!

     Они шли из концертного зала Городка Науки, Йен Абрахамс и Заира Дзахова.

     — Почему вы занялись историей, миссис Заира? — спросил Йен, — Вы биолог, насколько мне известно, биолог-кибернетик.

     — Историк — мой муж, Воинов, это он меня впервые натолкнул. — Она не могла не улыбнуться: у Йена было такое удивленное лицо! — Ну да, академик Воинов, специалист по истории человеческих заблуждений, как его иногда называют (он много занимался историей религии). А вы знаете физика Воинова, Воинова-младшего, нашего сына...

     Йен бегло подумал, что, наверное, это сын просил мать быть повнимательнее к гостю-чужестранцу, занесенному судьбой на другой конец Земли, одинокому, потерявшему родину.

     — ...и задумались: а нельзя ли искусственно получить пророческие способности? Со временем наметились два пути — технический и биологический.

     — Значит, вы вошли в биологическую группу?

     — Естественно. Несколько лет работали на обезьянах...

     Они вышли на главную магистраль.

     И именно в эту минуту Йен увидел: опыты с предвидением перенесены с животных на людей. Миссис Заира поставила эксперимент на себе. Она не из тех, которые перекладывают опасное на других.

     И потом она провела детство, юность высоко в горах. Если верить ацтекам, то это тоже могло иметь значение.

     Дик Мэллори сидел в своем комфортабельном купе и отчаянно нервничал. Вагонетка подвесной рельсовой дороги Чоп — Анадырский залив неслась с огромной скоростью над ниткой Волги и отрогами Уральских гор, опоры подвески мелькали так быстро, что их нельзя было разглядеть, а возмущенному журналисту казалось, что ни черта он не продвигается вперед.

     Чем же все-таки это объяснялось? Почему он, еще будучи в Париже, сумел ясно увидеть, какая опасность угрожала Йену, а сам Йен ничего не видел, не чувствовал? Что сделалось с даром предвидения Йена, какого дьявола он стал незрячим и глухим?! Почему он и телеграмму не получил? Это было непонятно. Пришлось Дику бросить все свои парижские дела и срочно мчаться к Тихому океану, чтобы предупредить товарища о смертельной опасности.

     Но поспеет ли он? Не придет ли предупреждение слишком поздно?..

     А еще тревожила Дика одна близкая к Йену фигура — немолодая женщина, как будто бы дружественная... Он воспринимал ее как некое смутное, туманное пятно, никак не мог добиться точного фокуса, определенности. Женщина эта не раскрывалась, не прочитывалась. Это было необычно — и пугало, настораживало. Дик каждый раз, думая об этой женщине, наталкивался на какую-то глухую стену сопротивления; что-то сильное, упорное не только отталкивало его “лучи предвидения”, но само как будто отвечало излучением, мощным и дальнодействующим, которое пронизывало его, Дика, насквозь. Он был бессилен против этого излучения.

     Йен! Мистер Абрахамс!.. Вы не видели Йена? Уже третий раз звонят из центропункта слежения. Какое-то важное сообщение из космоса... Куда он мог деваться? Срочно нужно разыскать Йена! Вы случайно не видели...

     Йен упал в снег за мгновение до того, как раздался первый выстрел. Произошло, вероятно, что-то вроде самовыключения дара предвидения, сработал инстинкт самосохранения, который оказался сильнее запретов разума, и послал спасительный сигнал.

     Убийца лежал на той стороне оврага за скалой, невидимый, неуязвимый, хорошо оснащенный, опасный, и время от времени стрелял. Сорок лет, пошлые усики, документы иностранного туриста-швейцарца (поддельные), складное автоматическое ружье, пистолет, надувной матрац с теплообогревом, электроодеяло, вволю патронов, стойкий загар профессионального африканского охотника, курит трубку в виде головы буйвола.

     Установить все это для Йена не стоило большого труда. Голова была странно ясной, мысли — отчетливыми; думалось холодно, спокойно. Влип основательно; ничего не скажешь, очень мало шансов на спасенье; даже если пуля не прикончит — прикончит мороз, вон пальцы на ногах уже немеют.

     Все с той же холодной ясностью он увидел лицо девушки с шоколадными глазами — нет, не лицо, он увидел, как она лежит на полу гостиничного номера (странно, это Россия, Москва?) со связанными руками и ногами, глаза ее все так же умоляют Йена о помощи, а над ней наклонился... И он уже твердо знал, как ее зовут, и какое она имеет отношение к проблеме предвидения, что это за тип, который угрожающе подносит к ее голой тонкой руке горящую зажигалку. Прохвост Питер Брейген отечески уговаривал Фрону Мэссон не капризничать, продолжать с ним сотрудничать!

     Лежа в снегу, Йен жалел о многом. Но больше всего он жалел о том, что не поговорил в последний раз начистоту с Заирой Дзаховой и не отдал ей свой крокодиловый блокнот с важными записями.

К предисловию    К главе  1 2 3 4 5 6 7 8